Государь, ваше царствие начинается под удивительно счастливым созвездием. На вас нет кровавых пятен, у вас нет угрызений совести. Весть вам о смерти отца принесли не убийцы его. Вам не нужно было пройти по площади, облитой русской кровью, чтобы сесть на трон. Вам не нужно было казнями возвестить народу Ваше восшествие. Летописи Вашего дома едва ли представляют один пример такого чистого начала. Разумеется, моя хоругвь не ваша: я неисправимый социалист, Вы самодержавный император, но между вашим знаменем и моим может быть одно общее - любовь к народу. Я готов ждать, говорить о другом, лишь бы у меня была живая надежда, что вы что-нибудь сделаете для России. Государь, дайте свободу русскому слову. Уму нашему тесно, мысль наша отравляет нашу грудь от недостатка простора, она стонет в цензурных колодцах. Дайте нам вольную речь. Нам есть, что сказать миру и своим. Дайте землю крестьянам - она и так им принадлежит. (Герцен в письме императору Александру II)
Всякий ребенок в известной мере есть гений, в всякий гений в известной мере ребенок. Сродство обоих прежде всего обнаруживается в наивности и возвышенной простоте.